“Я не герой, а слабак!”: история переселенца с ДЦП, спасшего 70 жизней

Роман Кисляк, волонтер с ДЦП

Социальные сети гудят из-за скандала во Львове: Романа Кисляка, парня с ДЦП, переселенца из Донецка, выгнали из ресторана, приняв за пьяного.

За неделю он стал звездой интернета, супруга президента Марина Порошенко записала видеообращение к Роману с приглашением на кофе, а мэр Львова позвал на встречу и подарил парню памятную монету.

Но на самом деле возмутительный инцидент в ресторане – далеко не то, с чего следовало бы начать знакомство с Ромой. Свою историю он рассказал “Обозревателю”.

Далее – от первого лица.

Журналист, психолог, таксист

По образованию я журналист и психолог. С 16 лет издавал свою газету “Чайка” – христианско-молодежную, с социальным уклоном; много внимания уделял проблемам людей с ограниченными возможностями. В середине 90-х услуги типографии стоили недорого, и чтобы их оплатить, хватало моей пенсии по инвалидности. Сначала газета была областная, но как-то я поехал в Киев и зарегистрировал ее как всеукраинскую. На нее объявили подписную кампанию, и, к моему огромному удивлению, подписалось 25 тысяч человек! Это был шок. Конечно, такой тираж я на свои деньги не осилил бы. “Укрпочта”, чтобы на нее не подали в суд, перечисляла деньги в типографию.

Поначалу журналистика была просто баловством, но потом я понял, что нужно учиться, и поступил в институт. Справляться помогала сестра Наташа – она на три года младше. Все сокурсники проходили практику в моей газете. Было интересно, но в институте я больше уделял внимания социальной адаптации, чем учебе, поэтому недоволен качеством своих знаний. Обычному человеку достаточно одного образования, а мне же надо семь раз поучиться, чтобы получить тот же результат.

В 2004 я защитил диплом, но пока учился, заинтересовался другой профессией. Началось все с того, что меня пригласили на тренинг, потом на следующий, и я постепенно влюбился в психологию. Один из тренингов оказался обучающей программой по гештальт-терапии, которая длилась 4 года. Мне сказали, что получить сертификат без базового психологического образования невозможно, поэтому я пошел на второе высшее в своем институте. Пока учился, у меня была практика, но постепенно клиентов стало меньше, и я разочаровался. Возможно, дело было в том, что человек всегда хочет видеть в психологе идеал, абсолют. Как говорится, “врач, исцелись сам”. В институте все преподаватели говорили: “Какой из тебя психолог, посмотри на себя!”. Я послушал их и смирился. Хотя и не забрасываю мысль о психологии – может быть, вернусь в эту профессию.

Я еще учился по специальности душепопечителя в Донецком Христианском университете (сейчас он захвачен бандитами, устроившими там пыточную). Душепопечитель – это психолог, но в системе церкви. Я навещал людей в доме престарелых, пытался их утешить, но мне все казалось, что я делаю для них слишком мало и не очень-то им полезен.

В любом случае, гештальт-терапия мне помогла: я, можно сказать, нашел себя в профессии водителя. Начал таксовать на машине, принадлежащей родителям, и мне это очень нравилось, я был доволен. Таксист – он ведь тоже своеобразный психолог.

Когда началась война, я понял, что не зря стал таксистом. Все мои навыки пригодились для того, чтобы эвакуировать людей из зоны боевых действий.

Майдан и война

Когда в Донецке собрался Евромайдан, я часто ходил туда и несколько раз участвовал в автопробегах. 22 января 2014 года Евромайдан разогнали, он трансформировался в молитвенный майданчик и в таком виде существовал аж до сентября.

В мае, когда началась война, почти все участники молитвенного майдана стали волонтерами. Я сказал, что тоже хочу как-то помогать. Меня спросили: “Что ты можешь?” Я ответил, что могу вывозить людей, только нет денег на бензин.

Мне заправляли машину, и я ездил в Шахтерск, Снежное, Марьинку, Пески, забирал оттуда людей и переправлял в Мариуполь или Харьков. Бывало, в день тысячу километров наматывал. В общей сложности я вывез 70 человек. Таким способом пытался утолить свою вечную жажду, дефицит полезности. Всю жизнь меня мучило сознание своей никчемности, и теперь представился случай это исправить.

Благодаря хорошему знанию дорог я успешно объезжал блокпосты. Был случай, когда одна девушка на последнем месяце беременности уехала из Краматорска, где тогда шла война, в Донецк. Родила, месяц прожила там, но тут в Славянске и Краматорске бои закончились, а Донецк начали обстреливать. Пришлось ей срочно возвращаться домой.

Я отвозил ее, и тут пригодились все мои навыки психолога: по дороге она все время плакала, прямо рыдала от страха. Ясиноватое закрыто, танки стоят, мы – окольными путями, а навстречу опять танк. В нормальных условиях дорога из Донецка до Краматорска занимает часа полтора, а мы добирались четыре. Дома девушку ждал отец, и когда мы наконец приехали, он кинулся обнимать и целовать – сначала ее, потом меня. Благодарил со слезами: “Спасибо, что дочку и внука живым довез!”.

В Снежном ко мне в 8-местную машину прыгнули 13 человек. Один был с львовской пропиской. Я не хотел его брать, но когда мы отъехали, мужчина заплакал, и я не выдержал – вернулся за ним. Мы спрятали его под ногами у других пассажиров, и на блокпостах его не заметили. Если бы нашли, всем нам было бы плохо.

В Песках я забирал бабушку. Три недели не мог туда пробиться, было горячо, шли бои. Везде блокпосты, дороги перекрыты бетонными плитами. В конце концов, я рискнул ехать по полям. По дороге попросились попутчики, они-то и спасли мне жизнь: предупредили, что дальше ехать нельзя, там вокруг села полно растяжек. К дому бабушки пробирался пешком.

Она жила в доме без крыши, пряталась в подвале, где по колено стояла вода. Солдаты бросали ей буханки хлеба, чтобы не умерла с голоду. Когда я пришел, она была так счастлива, что к машине буквально бежала, как девочка, обогнала меня.

То, что я видел, невозможно осознать, уместить в голове. Много было совершенно невероятного. Однажды в Дебальцево бандиты наставили на меня миномет. Я кричал: “Что вы делаете, я местный, живу в Донецке, вот моя прописка!” И меня отпустили.

Я действовал от чистого сердца, но сейчас, мне кажется, вся эта война – это какой-то сговор, это нечестно. Есть предатели, есть те, кому нужна война, а страдают простые люди.

Зная все, что со мной произойдет потом, я ни за что не взялся бы волонтерить. Сидел бы себе пассивно в Макеевке, вместе с родителями. Да, стреляют, да, плохо, но зато дома. А теперь мне туда не вернуться. Там я “бандера”, а во Львове “москаль”…

Арест и бегство

Раньше я часто ездил во Львов, в паломнический центр “Рафаил”. Когда организовался молитвенный майдан в Донецке, из Львова мне постоянно звонили, спрашивали, как мои дела, можно сказать, опекали меня. Мой ангел-хранитель, журналист и волонтер, сотрудник “Рафаила” Лена Кулыгина, звонила каждый день: расспрашивала, где я был, что видел, как ситуация, где стреляют. Мы по полтора часа разговаривали каждый вечер.

И однажды вечером я рассказал Лене, что попал в плен.

Это случилось в Шахтерске. Меня остановили, обыскали машину, нашли молитвенные листовки и решили, что я диверсант. Приставили пистолет к виску: “Ты баптист?” Я в шоке: “А что?” “Это наши заклятые враги, американские диверсанты”. Я тупо произнес: “Мне страшно”. Один из них поднял пистолет, выстрелил в небо и спрашивает: “А так?”

Я видел, что если скажу что-то лишнее, меня застрелят. Это были не местные, а российские военные. Холеные, с отмороженными лицами, говорили с российским акцентом.

Шахтерск лежал в развалинах, весь черно-белый, ни пятнышка зелени, хотя шел июль. Страшная картина, настоящая война, такого по телику не показывают.

Меня швырнули в мою машину и повезли в Донецк. Конвоиры переговаривались между собой: “А правда, мы Шахтерск уделали круче, чем Чечню!” Терриконы наши называли сопками. Один обратил внимание на бигборд “Дякуємо за чисте узбіччя”, засмеялся и говорит: “Я туда оттаскал столько трупов, слышишь, как воняет?” Стояла жуткая жара, все заправки горели, взрывались.

Я говорил им: вы действуете не как военные, а как террористы. Нарушаете международные конвенции. Они только смеялись.

В Донецке мы подъехали к вокзалу, там мне, к моему удивлению, отдали документы и машину, забрали только телефон. А моего друга и коллегу Евгения Францука, который поехал меня разыскивать в сторону Шахтерска, в тот день арестовали и продержали в плену три недели.

С того дня я не занимался эвакуацией, только развозил продуктовые наборы. Пенсии тогда никто не получал, и когда мы привозили продукты, одинокие старики со слезами падали на колени, ели прямо при нас, голодные были, как бешеные собаки. Кошмарное зрелище.

В начале сентября я уехал. Уже после моего отъезда друзья звонили и предупреждали, что меня ищут, бандиты обо мне расспрашивали на молитвенном майдане, так что уехал я очень вовремя. Отец еще полгода продолжал делать то, что делал я, – занимался эвакуацией. А сам я с 6 сентября 2014 года живу во Львове.

На новом месте

Директор паломнического центра “Рафаил” Василий Микула и Лена Кулыгина мне очень помогли: поселили в монастыре, где я и сейчас живу в отдельном домике – тут расположен конференц-зал и гостевая комната. В комнате есть стиральная машина, холодильник, стол, кровать, душ с бойлером, даже теплый пол. Я о таком и не мечтал.

Многие люди поддерживали меня. Например, один старичок-сапожник постоянно собирал для меня тормозки с продуктами. В парикмахерской мне стригли ногти бесплатно – я сам не могу это делать. Библейская семинария приглашала на бесплатные обеды, и по сей день приглашает, но я стесняюсь туда ходить. В общем, все готовы чем-то помочь, и я всем очень благодарен.

В первые же дни монахи посоветовали стать на учет в центр занятости. Там мне сразу сказали, что не хватает какой-то справки, мол, езжайте за ней в Донецк. Я был поражен: люди совсем не осознают, что там творится. Говорят мне: “Ну там же все структуры работают!” В общем, за три месяца я получил по почте необходимую справку, стал на учет, и каждый день меня отправляли на собеседование к разным работодателям.

Работодатели говорили: оформляйся у нас, нам за тебя будет налоговая льгота, только на работу не приходи, мы тебе станем платить 300 гривен в месяц. Но разве это деньги? Я же питаюсь в кафе, потому что готовить мне очень сложно.

Монахи увидели, что я грущу, и решили, что нужно помочь мне приобрести машину. Скинулись всем миром: родители, друзья, священники – и купили микроавтобус, на котором я сейчас таксую. Паломнический центр регулярно нанимает меня в качестве водителя, иногда посылают с поручениями в Чехию, Словакию.

Сестра придумала рекламный текст, который я наклеил на заднее стекло, и появились клиенты. Теперь меня вызывают каждый день. А текст такой: “Дайте мне работу или поменяйтесь со мной жизнью”.

Это вызывает у людей смешанные чувства, и реклама работает. В Facebook появились фото моей машины, перепосты. Я не думаю, что смог бы зарабатывать достаточно, чтобы снимать квартиру, но поскольку жилье у меня бесплатное, я сейчас не нуждаюсь.

Как-то один слепой человек вызвал мое такси. Оказалось, он психолог. Пригласил меня на акцию “Живая книга”. Участниками были он сам, ВИЧ-инфицированный человек, я и беженец из Крыма. Мы встречались за круглым столом с другими людьми и рассказывали каждый свою историю, а нас слушали и задавали вопросы. Это было круто!

Инцидент в ресторане

В тот день мне назначила встречу в ресторане Vapiano Lviv журналистка и психолог по имени Марианна. Она заинтересовалась тем, что я живу самостоятельно, без родителей, и хотела со мной об этом поговорить. Марианна опаздывала, я сидел за столиком и ждал. Официант, очевидно, принял меня за пьяного или наркомана, грубо потребовал уйти, а потом просто вытолкал.

Я испытал шок. Чувствовал себя так же, как в Шахтерске, когда мне приставили пистолет к виску. Но на самом деле за свои 36 лет я привык к таким происшествиям. В Донецке это было нормой. Там меня высаживали из маршруток, отказывались выслушать. Милиция не раз путала меня с пьяницей, наркоманом, часто подходили с проверками. Ну как можно в XXI веке путать человека с физическим недостатком и наркомана!

Мне очень неловко, что из-за меня поднялся такой скандал. Я бы это проглотил, но друзья, которым я рассказал об инциденте, написали об этом в Facebook.

Неприятно оказаться в центре внимания, причем не из-за какого-нибудь героического поступка, а из-за свой слабости. Сейчас множество людей просятся ко мне в друзья в социальных сетях, журналисты делают меня героем, а о грехах моих не пишут. У меня ведь есть и другая сторона. Вот однажды я отказался ехать на вызов к людям в инвалидных колясках. Подумал, что не смогу их поднять в салон. Может быть, все, что произошло со мной, – возмездие за тот грех.

И все же я очень рад, что из-за меня поднялась такая волна дискуссий о правах людей с ДЦП. Может быть, следующее поколение уже не будет наступать на эти грабли.

Таких, как я, общество не принимает. Дискриминация присутствует во всех сферах. Недавно, например, я оформлял пенсионную карточку в Ощадбанке. Женщина за стойкой спрашивает меня: “Ты один? А где родители? Зови их!” Я раскричался: “Мне 36 лет, какие родители! “Тот официант, который так со мной поступил, наверное, никогда раньше не видел такого, как я. Я на него даже не в обиде. Но если бы у нас было инклюзивное образование, то все с детства знали бы о существовании людей с физическими недостатками.

Мне очень нравится идея флешмоба “На каву з другом”: я призвал каждого пригласить на кофе своих друзей с физическими недостатками. Вообще, это была фантастическая история. В тот вечер я допоздна был за рулем, друзья позвонили и говорят: “Представляешь, тебя жена президента пригласила на кофе!” А я долго не верил: “Ты что, пьяный? Проспись!”

Но оказалось, что все это правда. Я инициировал флешмоб, записал видеообращение к Марине Порошенко, и она ответила, что ждет меня 24 февраля в Киеве. Обязательно поеду и предвкушаю интересную встречу.

К сожалению, с другим моим постом на Facebook произошла неприятная история. Там я писал о том, что мэр Львова пригласил меня на кофе и подарил памятную монету. Но это было не самое важное в посте. Я написал о толерантном отношении к людям с особыми потребностями, которое видел в Европе. И еще я впервые за 36 лет публично поблагодарил родителей и всех людей, которые мне помогали идти по жизни. Это был очень искренний и очень важный для меня пост, но к сожалению, какой-то негодяй взломал мою страницу, зачем-то удалил этот пост и еще разослал от моего имени вирусы. Я плакал всю ночь. Этот случай – один из примеров ужасного отношения к людям с ДЦП и ко мне в частности. В такие минуты я чувствую себя беспомощным.

Но к счастью, в другие минуты я забываю о своей слабости. На самом деле я не инвалид, а просто неустроенный человек. ДЦП – это не болезнь, а образ жизни. К сожалению, я ничего не могу изменить в себе, но когда я вовлекаюсь в работу, мне кажется, что все прекрасно. Мечтаю построить семью, у меня много планов, идей. И мне еще очень многому нужно научиться.

Галина Пташенчук